В действительности это была женщина лет тридцати, стройная блондинка с голубыми, чуть навыкате глазами.
Живи она в Париже, она обладала бы тем, чего ей так не хватало, — чувством элегантности. Надетая на ней белая блузка, а особенно черный, английского покроя костюм, сшитый какой-нибудь старой портнихой, скрадывали в ее фигуре восемь десятых ее эффектности. Надо любить женщин так, как я, чтобы видеть, что эта под плохо сшитой одеждой имела талию с кольцо от салфетки и великолепные формы.
Я смотрел, как она удалялась, когда раздался ликующий голос телефонистки: — «Ваш Париж»…
«Мой Париж» в данном случае — это надтреснутый голос моего друга Фаржо, сопровождаемый непереносимым шорохом и треском. От телефонистки он уже знал, что это я.
— Привет, Блэз! Я ждал твоего звонка. Ну, что?
Я ответил не сразу. В кабине витал необычный запах духов, странно взволновавший меня. Я вдыхал его, прикрыв глаза. Он напоминал мне что-то неопределенно-хрупкое… Что-то туманное, из прошлого, которое не повторится никогда, что-то, от чего хотелось плакать…
Голос Фаржо трещал, как пончик в кипящем масле.
— Ну, что, отвечай! Алло! Я тебя спрашиваю…
— Нет, старина, дело не выгорело. Место уже занято.
Его удрученное молчание свидетельствовало об участии в моей судьбе. Фаржо был молодчина… Он мне ссудил денег на дорогу, сообщив об этой вакансии.
— Что ты хочешь, — утешил я его, — я же из тех парней, которые всегда опаздывают к раздаче…
Он обругал меня:
— С такими рассуждениями ты никогда ничего не добьешься, Блэз! У тебя психология побежденного. Чем больше пинков получаешь ты от жизни, тем ты довольнее. Мазохист, вот ты кто…
Я подождал, пока этот импульсивный тип выскажет все накипевшее.
— Ты считаешь, что это самый подходящий момент для психоанализа, старина?
Это заставило его сменить тон:
— Ты когда возвращаешься?
— Как можно раньше. Эта местность похожа на болото…
— У тебя еда-то есть?
— Не беспокойся, у моего желудка появились скрытые резервы.
— Ладно, я жду тебя сегодня вечером, к ужину. Не вешай нос, Блэз! Ты слышал о законе Азаиса?
— Да, это когда пополам наслаждений и неприятностей. Если это верно, так же как то, что мне тридцать лет, это значит, что я имею шанс дожить до шестидесяти.
После этого я повесил трубку, так как в ней раздался зуммер, извещавший об окончании заказанных трех минут.
Повернувшись, чтобы выйти из кабины, я почувствовал что-то под ногами. Это был бумажник из крокодиловой кожи. Я поднял его, говоря себе, что в нем может быть все, кроме денег. Судьба уже подбрасывала мне под ноги бумажники в те минуты жизни, когда найти их составляло особое удовольствие, но до сих пор все они содержали только какую-нибудь религиозную дребедень, пуговицы от штанов или ничего не стоящие иностранные марки.
Тем не менее прежде чем выйти, я сунул его в карман и пошел к телефонистке оплачивать заказ, прикидывая в уме содержимое моей находки.
Я быстро вышел с почты. Вокзал был недалеко. Поскольку он мне и был нужен, я направился прямо туда быстрым шагом. Я умышленно оттягивал удовольствие от того момента, когда обследую свою находку, давая себе несколько минут надежды. На вокзале, вместо того, чтобы купить билет, я поспешил к туалетам.
Я лихорадочно открыл бумажник и первое, что там увидел, была пачка из восьми банкнот по тысяче франков, сложенная вчетверо.
«Ну, малыш Блэз, — подумал я, — вот тебе маленькое утешение».
Я продолжил исследование. Из других отделений я вытащил удостоверение личности на имя Жермены Кастэн, куда была вклеена фотография той блондинки. На ней она была более молодой и менее красивой, чем нынче. Я смотрел на нее, плененный печальным взглядом женщины.
Кроме того, я нашел в кармашке для билетов крошечную фотографию мужчины моего возраста с крупными чертами лица. Вот и все, что было в бумажнике. Я уже хотел выбросить его в унитаз, взяв, конечно же, деньги, но вспомнил большие грустные глаза женщины…
В своей жизни я не всегда был честен, и угрызения совести никогда не мешали мне спать, однако я всегда считал себя галантным.
Я вышел, уборщик подметал пол в туалете. Я обратился к нему:
— Скажите-ка, вы знаете даму по имени Жермена Кастэн?
— На Верхней улице?
Действительно, этот адрес был на удостоверении. Я легко кивнул.
Опершись на свою метлу, уборщик ждал продолжения. Он явно скучал.
— Она… она живет одна? — спросил я после краткого колебания.
Этот вопрос его, казалось, удивил.
— Да нет — обронил он таким тоном, будто в чем-то меня упрекал. — Она замужем за похоронным бюро.
— За кем? — спросил я оторопело.
— За похоронным… Ну, за Кастэном, его директором. Вы не знаете Кастэна? Грязный тип, тот еще…
Он уронил это «еще», явно намекая на что-то. Я понял, что для этого работяги мир был полон «грязных типов».
— А как пройти на Верхнюю улицу?
— Перейдите привокзальную площадь, дальше направо по главной улице. И по ней до тех пор, пока она не пойдет в гору. Там она уже называется Верхней.
Я поблагодарил его и пошел, чувствуя за спиной подозрительный взгляд.
* * *
Когда на каучуковой фабрике мне ответили, что место, на которое я рассчитывал, уже занято, моей первой реакцией было чувство огромного облегчения. Провинция меня не манит, а угнетает.
Шагая по улочкам города, я чувствовал, будто опускаюсь в туннель, и мысль о том, что придется жить здесь, приводила меня в ужас. И только потом, оставшись без средств, без будущего, я по-настоящему пожалел о том, что появился здесь слишком поздно.
Я смаковал свою горечь, идя неспешным шагом к Верхней улице. Какой черт подтолкнул меня возвратить этот бумажник? Восемь тысяч франков были для меня удачной находкой, и в то же время они не должны подорвать бюджет этой скверно одетой дамочки. Но напрасно я рассуждал, я и сам не мог понять свое поведение. Счастливый случай соблаговолил дать мне возможность продержаться несколько дней, а я отбрасываю эту счастливую находку. И все это только для того, чтобы удивить ту женщину в скверном черном костюме? Или же…
Через некоторое время главная улица круто полезла вверх, и эмалированные дощечки на стенах известили меня, что я уже на Верхней улице.
Я увидел маленький магазинчик, дверь которого украшал, если можно так выразиться, погребальный венок, выкрашенный тусклой зеленью. Белые буквы гласили: «Похоронное бюро».
Я в нерешительности остановился… Было еще время развернуться и спокойно уйти к своему поезду.
В это время я заметил сквозь стекло выглядывающего, как из засады, невысокого мужчину, какого-то грязного и желтого, который смотрел на прохожих, как на оживших покойников, что, наверное, так и было.
«Муж», — подумал я.
Он походил на старую больную крысу. С таким сожителем той блондинке навряд ли было очень уж весело…
В мужчине было что-то злое. Это, как я сейчас понимаю, все и решило. Возможность щелкнуть по этому утиному носу, проникнуть в это логово и увидеть там милую, покорившуюся судьбе женщину стоила восьми тысяч франков.
Переходя улицу, я вспомнил о фотографии из бумажника и сказал себе, что блондинке навряд ли захочется, чтобы муж ее оттуда выудил. Я вытащил фотографию и сунул себе в карман. Потом я направился к двери, оттеснив желтого человечка внутрь магазина. Там было еще более тягостно, чем снаружи: тесно, темно, мрачно и веяло смертью. На стенах висели ленты с надписями, стояло несколько гробов, распятия из металла с бисером, мраморные надгробия и искусственные цветы. Все это странно напоминало ярмарочный тир. Я остановился, разглядывая желтого человечка. У него были седые, гладко зачесанные волосы, утиный нос с красным кончиком и быстрые глазки. Его тонкие губы сложились в гримасу, наподобие доброжелательной улыбки.
— Месье?
— Я могу поговорить с мадам Жерменой Кастэн?
Это его ошеломило. По всей вероятности, никто никогда не приходил к его жене. Я подумал, что он потребует у меня объяснений, но он спохватился и пошел к маленькой двери.
Когда он ее открыл, запах жареного мяса защекотал мне нос.
— Жермена! На секунду!
По его голосу я почувствовал, что он не очень-то нежен со своей женой. С бьющимся сердцем — Бог знает почему! — я уставился на дверь…
Она сменила свой черный костюм на набивную юбку, которая ей шла гораздо больше. Поверх был повязан маленький голубой передник размером с два носовых платка. В таком виде я находил ее в сто раз красивее.
— Этот господин хотел бы поговорить с тобой! — проворчал Кастэн.
Женщина покраснела и пугливо взглянула на меня. Я догадался, что моя персона чем-то смущала ее, и ей не удавалось определить, кто я.
— Я нашел ваш бумажник, — пробормотал я, вытаскивая его из кармана.
